Ваша реклама здесь:
Дата публикации

Моя родословная

Метки:
Рубрика: Бытие

На берегу старицы стояла избушка, почти что, на курьих ножках. Приземистая избушка в одну комнату, это была и куть и горница. Здесь же по зиме селили теленка только что отелившейся коровы. В избушке жила солдатка Анисья, после ее стали называть Анисья Харитоновна, но это нужно было заслужить и об этом потом. Муж Анисьи, Проханушко, служил в крепосте. Крепость была за двадцать верст от Ретути. Ретуть — так называли свою деревню наши предки, потому что раньше здесь был редут, укрепление на тогдашней границе Российской империи, где и жила моя прапрабабка Анисья Харитоновна.

Однажды, проснувшись утром, деревня поняла, что у Анисьи солдат вернулся, примета была верная: у избушки лежала гора толстенных ровных бревен. Сейчас уже не у кого уточнить, почему примета была верной. Наверно за верную службу царю в 25 лет солдат получал право нарубить лесу из государевой деляны. Но Проханушко, которому, надо полагать, к тому времени было лет сорок, без посторонней помощи нарубил и погрузил эти бревна, и привез в деревню.

Вскоре Проханушко срубил крестовик, а в прирубе открыл лавку. В лавке торговали сами Федор Прохорович с Анисьей Харитоновной, так их стали теперь величать, потому что уважали за то, что теперь за карасином и всякой мелочью не надо было тащиться в Крепость. В этой семье рождались такие же здоровые и крепкие дети, как сами родители, все кроме моей прабабки Людмилы Федоровны.

Людмилка была слабой и болезненной, и выдать замуж ее было не просто: в семьях, благополучие которых определялось лишь тяжелым трудом членов семьи, ценились физически крепкие, здоровые. Пару ей нашли в лице сиротенка Иванка Худякова. Иванко остался без отца в четырнадцать лет и был единственным сыном у Анисьи Харитоновны, другой моей прапрабабки по отцовской линии.

Вот с Ивана Артамоновича, моего прадеда и сохранилась у меня фотография самого дальнего пращура. На Германскую его не взяли: по царским уложениям не след было оставлять мать без единственного наследника-кормильца. На фотографии дед сфотографирован в солдатской форме с двумя своими земляками-солдатами. Бабушка, которая родилась в 1917 году, говорит, что по семейным воспоминаниям, когда он вернулся, она подбежала к нему на своих ногах. Стало быть, он воевал в Гражданскую. Кто на чьей стороне воевал, в деревне говорить не любили. Почему не любили, тоже понятно. Но в форме дед стоит отнюдь не красноармейской. Зять моего прадеда, муж бабушкиной старшей сестры, Кирило Ефимович, по воспоминаниям моего папы, служил вначале у Александра Васильевича Колчака, а после со своими же деревенскими переметнулись к красным.

Худяков

Но мы отвлеклись от фотографии. На фотографии прадед мой стоит, а перед ним сидят на стульях его два товарища. Так вот, стоящий мой прадед чуть выше сидящих пред ним друзей. Росту он был около метра шестидесяти сантиметров. Но прадед обладал большой физической силой, но, в еще большей мере — ловкостью. При таких миниатюрных размерах, на сельских праздниках прадед выносил круги. На ярмарках боролись на опоясках: обвязывались вокруг пояса, и боролись лишь с захватом за пояс и без подножек. Кто-то выходил в круг, и против него выходили по очереди желавшие померяться силами. Если побеждал вышедший, то дальше уже боролись против него. Победить в подобном состязании и называлсь «вынести круг». Иванко неизменно побеждал всех, кроме сосновских. В лесной глуши была деревня Сосновка, где жили высоченные здоровые мужики. Очевидно, дед был такому чуть выше пояса. Так вот с самым лучшим борцом из Сосновки Иванко справиться не мог, но и не уступал, и если в состязании участвовали сосновские, то состязание заканчивалось, как бы мы теперь сказали, вничью.

Как я сказала, бабушка моя, Аполлинария Ивановна родилась в начале 1917 года. И была она от рождения очень слабенькой и болезненной. Одна из болезней была, как ее называли в деревне, собачья старость. От этой болезни в грудном еще возрасте бабушку закатывали в тесто и ставили в печь, прямо как пирог. Опять забегу вперед, моя болезненная от рождения прабабушка пережила всех своих сверстников и померла на девяностом году жизни, а бабушка моя жива по сей день, дай ей Бог еще здоровья. Ну а я, похоже, унаследовала их слабое здоровье: в возрасте двух лет чуть не отдала Богу душу, вытащили меня, буквально с того света, и если так дальше пойдет, как у моих бабушек, то еще лет семьдесят протяну как-нибудь. От бабушек своих мы с сестрой унаследовали и густые крепкие волосы с рыжиной. Если это так, то седина мне грозить долго не будет: у бабы Поли до сих пор лишь чуть седые виски…

Но вернемся к нашим предкам. По военной дороге прошел в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год. Вернулись в село белые, красные и зеленые. Быстро налаживалась мирная жизнь. На паях с оборотистыми родственниками прадед мой обзавелся лобагрейкой, конной сенокосилкой и сноповязом. Но идиллия продолжалась не долго: когда бабушке было лет десять-двенадцать, в воздухе вновь повеяло переменами. Прадед, человек по тем временам грамотный, настоятельно рекомендовал сродному брату, Сергию Максимовичу, бросать все и бежать в Сибирь. Дело в том, что у того была семья в девять человек, все здоровяки и работящие, и они к тому времени сумели общими усилиями построить каменный дом и каменную же кладовую. Ну и, разумеется, бежали и прабабушкины родственники. Прадед же мой, Иван Артамонович, как деревенская беднота, особых бед для себя уже не ждал. И ошибся.

А ошибся он вот почему. Он недооценивал всей зависимости деревенской голытьбы от «мироедов». После того, как «кулаки» бежали, без жалости бросив все нажитое, в деревне наступил странный голод среди изобилия. Вот типичная картина. Семья пухнет с голоду, жена мужа отправляет: сходи в кантору — у Сергия Максимовича молотить наряжают, хлеба дают. Муж отправлялся в «кантору», весь день благополучно проигрывал в пешки и возвращался к семье ни с чем. Тут поясним: бежавший Сергий Максимович никогда не пользовался чужим трудом, а так как своей даже большой семьей враз убрать урожай и обмолотить было не возможно, то хлеб оставался в поле сжатым в суслонах — сослоненных друг к другу снопах. В таком виде хлеб мог благополучно простоять осеннее ненастье и потом обмолачивался зимой и продавался в крепосте или в Кургане. Этим же хлебом подкармливалась и беззаботная деревенская голь. Теперь же молотить стало некому: кулаки подло бежали. Нет, они не сыпали песок в колеса колхозных тракторов, не жгли пролетарских трактористов, а поступили куда более коварно — сбежали. Выход у пролетариата был один: Худяковых, моих предков, объявили подкулачниками: те имели бежавших родственников и, что, самое главное, могли себя прокормить. К нашим стали приходить экспроприаторы и выгребать муку из сильницы — сеяльницы, деревянного корыта, в которое в те времена впрок насевали муку для утренней выпечки хлеба.

Делать ничего не оставалось. Семья тайно бежала. Вначале бежали моя бабушка со своим старшим братом Александром, лет шестнадцати-семнадцати, бабушке было тогда около 13-14 лет. Вначале Саша, бабушкин брат, втихаря свел корову в Курган и там продал. Разумеется, это не осталось не замеченным, на входе в деревню его караулили. Не укараулили. Брат пробрался незамеченным, прихватил сестренку, мою бабушку, а было это зимой, и они бежали. Почти пешком добрались до Сибири, до берегов Томи, там нашли приют и кров у добрых людей. Бабушка до сих пор помнит вкус той ржаной краюхи, которой их накормили в избе на краю деревни. Через некоторое время вся семья, включая взрослых дочерей, тоже была в Сибири.

Прошло несколько лет. Пролетариат, какой не вымер, нуждался в тех, кто мог бы работать. Была отряжена делегация в Сибирь, уговаривали вернуться. Не вернулся почти никто, но мой прадед с семьей и его замужние дочери, вернулись. Иван Артамонович был грамотный, и, надо полагать, прочел письмо товарища Сталина о перегибах и решил вернуться к родным лугам. За работу в колхозе был награжден медалью. Когда ему ее вручали, он произнес следующую речь, медаль, так медаль, но вот кабы мне ранешную краюху дали… Зять его, Кирило Ефимович, тот что и белым и красным служил, в Сибири спас двух пацанов, провалившихся под неверный осенний лед. Мужик был очень крепкий, сильный. Бабушка рассказывает: подобраться к ним было не возможно, лед не держал взрослого человека, а пацаны были далеконько от берега. Но Киря нашел выход: разделся, разбил лед у берега, и, ломая его кулаками, поплыл (не такой уж и хилый лед — ведь пацаны-то по нему все-таки бегали), и вытащил обоих. С ним еще такая вспоминается история. В деревне было обиходным выражение «в Москву на выставку». Его произносили, когда нужно было дать понять: не приставай, отвяжись! И вот, приходит кто-то из сыновей домой и застает отца за сборами.
— Папка, ты куда?
— В Москву, на выставку!
Поняв, что отец не в духе, тот отстал, но видя, что сборы не шуточные, вновь с тем же вопросом:
— ну правда, ты куда?
— Я тебе сказал: в Москву на выставку!
Не надолго отстал, и вновь с тем же вопросом и тем же ответом, а тут приходит другой сын, все повторяется, а там дочь, и, короче, когда подошли все пятеро, отец был на уровне белого каления, но вопросы все продолжались. Выручила мать, которая пришла из конторы и сказала, что отца оправляют, как передовика производства, в Москву на Выставку. Вот так бывший подкулачник побывал на Всесоюзной Выставке Достижений Народного Хозяйства. Вот так вот, Советская власть наставила-таки на путь истинный.

Еще несколько слов об этом человеке. Он был двоеданом, а наши были единоверческой веры, это было непреодолимым препятствием для брака между такими семьями, но он влюбился в старшую сестру бабушки, рыжую Настасью. Она, конечно же, не могла не влюбиться в такого, как сейчас бы сказали, крутого парня. А было-то ей всего-навсего семнадцать и моложе его на восемь или десять лет, что отнюдь не способствовало в даче родительского благословения. Ну и что? Ну конечно: он ее просто выкрал! Прожили они долгую и дружную жизнь, было у них пятеро детей. В отечественную войну Кирило Ефимович не воевал, был уже такого возраста, что его не взяли, но был призван в Трудармию, где и проработал всю войну.

Папа рассказывает, что очень любил бывать в их доме. Люди они были не очень грамотные, но очень любили читать книги вместе, вслух, всей семьей. Длинными зимними вечерами при свете керосиновой лампы дядя Киря вяжет витили, тетка Настасья что-то чинит, а кто-нибудь читает. Вот в этом-то занятии папе равных не было: он читал очень легко и бегло, а потому, когда появлялся у них, то рады были ему совершенно искренне. Папа утверждает, что подобное семейное чтение дает для семьи куда больше, чем теперешняя традиция пялиться в «ящик».

Бабушкин брат Саша, с которым она столько пережила, был не просто для нее братом, но покровителем и защитником. Силой и удалью пошедший в отца, был самый завидный жених в деревне. Дважды женился, сейчас у него есть внуки и правнуки. В сорок первом пошел на войну, защищать товарища Сталина и родную Советскую власть. Один из его товарищей, который шибко уж скучал по ранешной жизни, товарища Сталина защищать не захотел, отстрелил сам себе два пальца и вернулся домой. Дети тех, кто не умели ни сеять ни пахать, два или три человека, дали деру и были остановлены за двести верст, но так как были безупречного пролетарского происхождения, то наказаны не были и всю войну провели в обозах, в дали от передовой. Саша же, как потом сам рассказывал, пытался увильнуть от счастья попасть в лыжный батальон, который посылали в рейд по тылам немцев. Дело было так. Их проверяли на умение бегать на лыжах. Нужно было скатиться с горки и прыгнуть с трамплина, он же перед самым трамплином свернул и проехал мимо, боюсь мол. Но по тому, как он лихо отрулил, опытный инструктор сразу распознал искусного лыжника. Еще бы — он ведь провел на охоте в сибирской тайге не один год. Вот так он возглавил отряд лыжников-сибиряков. Шли по тылам, громили немцев, штыками выкидывали из окопов эсэсовцев, которые, отдать им должное, вояки были стойкие. Однажды с ним произошел такой случай. Немцев в плен не брали: куда их возьмешь в ихнем-то тылу. Расстреливали. Строили в шеренгу и расстреливали. Приказ. Обычный вопрос перед расстрелом был — умеет ли кто говорить по-русски. С немцем, который весьма прилично говорил по-русски, они долго беседовали по душам. Александр пытался вразумить его, зачем, мол пришли, кто вас звал и т.д. Немец же оказался весьма подкованным и хорошо был осведомлен о нашей колхозной жизни и много еще о чем. Короче, они обменялись адресами, фотографиями, и он отпустил этого фрица. На память немец еще отдал ему свои наручные часы, большая редкость по тем временам. Что характерно, если бы кто-то из бойцов проговорился, что он так поступил — ни какие заслуги бы не помогли. Но это были Сибиряки. Часы те «ушли» во фронтовых госпиталях, куда он попал после сквозного ранения в грудь. После этого он приходил на поправку домой. После такого тяжкого ранения «закосить» было — раз плюнуть. Но он сказал, что не сможет жить, если не вернется на фронт, где гибнут друзья. И еще сказал, чтобы его не ждали. Однажды ночью глухонемой сын его вскочил и начал всех тормошить, и только бабушка почувствовала тоже самое и закричала: «Мама, Сашу убили!!!». Он остался под Смоленском. Бабушка пережила всех. Много потерь было в ее жизни, но плачет она по сию пору только по брату.

Бабушка окончила два класса. Поработала на строительстве Челябинского тракторного завода. Потом работала на почте. Долгое время была начальником местного отделения почты, и одновременно сберкассы. Когда налоги в колхозе были таковы, что если держишь овцу, то по осени обязан был сдать две шкуры, и все ударники работали за «палочки», бабушка была служащей и получала деньги и очень выручала семью.

Один из сродных братьев бабушки, Василий учительствовал, был директором школы в Томской области. Дочь бабушкиного дяди Александра Федоровича, Рая оказалась на Дальнем Востоке где стала главврачом больницы. После того, как наша семья вернулась из Сибири, бабушка побывала в Сибири только один раз, когда вышла на пенсию, застала в живых еще старшее поколение.

В каменной кладовой Сергия Максимовича вплоть до горбачевской перестройки был сельмаг. Каменный же дом их, который был напротив кладовой, через дорогу, был разрушен. Папа помнит, что будучи дошкольниками, они играли в этом доме, тогда от него оставались одни только стены. Затем колхозу понадобился кирпич, чтобы сделать на току сушилку для зерна. Производство кирпича для зерносушилки было крайне простым, хотя и не легким делом: просто брали и ломали кирпичные стены. А по бабушкиным воспоминаниям прежде кирпич делали несколько иначе. В деревне был дед, который, когда возникала у кого-либо потребность в кирпиче, устраивал печь в логу и один, без помощников, обжигал кирпич в необходимом количестве и для кладки деревенских печей и для строительства.

А что же тот дом, что когда-то построил мой прапрадед. Дом стоял до последнего времени, но года два или три назад его новые владельцы сняли с фундамента и перевезли на другое место: побоялись, что Рая, та что на Дальнем Востоке, предъявит на него права как законная наследница, потому что дом в свое время унаследовал ее отец, прабабушкин брат. Раиса Александровна очень сокрушалась, что так поступили, она не хотела предъявлять прав, а вот в последний раз взглянуть на дом, мечтала. Теперь этой мечте не осуществиться: в прошлом году ее не стало.

Откуда же эти люди появились на берегах Тобола? Когда это произошло?

По рассказам стариков, они здесь поселились около трехсот лет назад. Но вот откуда они пришли не очень ясно. Папа интересовался и один из его друзей пришел к выводу, что наши предки — поморы. Такой вывод друг отца сделал, когда столкнулся с поморами в Набережных Челнах, где он работает с момента пуска автозавода. Попав однажды на свадьбу, он решил, что хозяева откуда-то из его деревни: настолько в деталях совпадали все обряды и характерный говор хозяев, но оказалось, что это поморы. Произошло это не так давно, и папа сказал бабушке, что наши предки, возможно, поморы. Слово это ей оказалось знакомо: она вспомнила, что двоеданы (помните Кирилу Ефимовича), оказывается, называли себя поморами! А пришли они в Зауралье с нашими из одних мест, это все они признавали.

Чего же такого необычного было в свадебных обрядах наших предков? Рыбный пирог из щуки. Вокруг него все и крутилось, например выкуп пирога и так далее.

А еще наши предки очень мало ели мяса, предпочитая ему рыбу, которую ловили в окрестных озерах и старицах. Кошки, которые водились в деревне, также были не совсем обычные. Большой знаток кошек клоун Юрий Куклачев утверждает, что если кошку кормить не чищеной речной рыбой, то она скоро заболеет и долго не проживет. Серые же кошки, которых наши предки, видимо, завезли с собой, страшно любили речную рыбу. Причем добрая и ласковая киска, после того, как ей кидали рыбешку, забывала обо всем на свете, раздувалась как ежик, фырчала и никого к себе не подпускала, пока не съедала рыбину, могла даже укусить хозяина. И так как рыбу в деревне ловили исправно круглый год, кошки и не ели ни чего кроме рыбы. Ну и как же с кошачьими болезнями? Папа вспоминает, что будучи дошкольником, выучил кошку лапкой сгребать у бабушки (моей прабабушки) Людмилы из-под руки со стола кусочек хлеба. Бабушка плохо видела и все сокрушалась: куда она опять кусочек задевала. Папу, озорника, которому было лет пять или шесть, это очень забавляло. Уже после окончания института, когда бабушка Людмила жила в городе, папа приехал в деревню к родственникам, его посадили за стол, рядом пристроилась кошка, и, улучив момент, лапкой скатила у него кусочек! Это стало быть ей было больше пятнадцати лет! И всю жизнь эта кошка ела не чищеную рыбу!

А вообще-то, думая о том, как сложилась наша теперешняя семья, как, наконец появилась я, я думаю с благодарностью о немецком кайзере. Если бы не он, то меня бы сегодня и не было.

Дело в том, что моя прабабушка по маминой линии была ткачихой в Петрограде, где прожила больше двадцати лет своей жизни, и никуда не собиралась. Но немецкий кайзер запломбировал в вагон товарища Ленина, который всю свою сознательную жизнь провел вдали от России, и прислал его в Петроград. Товарищ Ленин однажды произнес: «Мировая революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась!». Прабабушка моя, от рождения Ольга Арсентьевна Ромашова, была ткачихой, то есть тем самым пролетариатом, ради которого товарищи Троцкий, Ленин и Сталин свершили свою революцию. Если до революции прабабушка, как я сказала, тихо и уныло вела сытую жизнь в Петрограде, то после революции у ней возникла тяга к перемене мест. Дело в том, что мешочники, которые могли бы прокормить голодный Питер, большевикам не нравились, а продотряды, которые им нравились, с трудом могли прокормить лишь товарища Ленина и ближайших его соратников. Вот и решила моя прабабушка двинуться в ту сторону, откуда раньше возникали мешочники, короче решила она двинуться туда, откуда пахло хлебом.

Схоронив в Питере мужа, прабабушка поехала с маленькой дочкой в сторону Сибири. И тут помимо Ленина еще один счастливый случай: она заболела черной оспой, и их высадили в Кургане. Здесь она осталась навсегда, здесь она встретила своего второго мужа, от которого родился мой дедушка, Юрий Степанович. Вот такое стечение обстоятельств: кайзер-Ленин-черная оспа, если бы этого не было, то не родился бы мой дедушка, а моя мама не встретила бы папу, потому что тоже бы не родилась!

Прабабушка вступила в коммунистическую партию и любила всем рассказывать, что она родом из Питера и дочь подпольщика и что помнит Ленина, так как он однажды организовал елку для детей подпольщиков. Правда Ленин вел свое подполье за границей, а прабабушка за границей никогда не бывала. Зато эта легенда позволила ей не мотаться по ГУЛАГу, а тихо-мирно прожить все свои годы в Кургане, в подвале на углу улиц, названных в честь соратников товарища Ленина — Кирова и Куйбышева. В этом подвале, где окна часто выпинывали ногой подвыпившие прохожие, в одной комнате с крошечной кухонькой и где по стенам ручьем стекала вода, жило временами до десяти членов семьи. Здесь родилась моя мама и прожила семнадцать лет. Прабабушка же оставалась в этом подвале еще очень-очень долго.

Умерла Ольга Арсентьевна за два месяца до моего рождения.

Прадед мой по маминой линии, бабушкин отец был гармонным мастером. В сорок первом он ушел, оставив прабабушку Елену Феофановну с четырьмя детьми. Старшей, моей бабушке Александре Алексеевне, было тогда тринадцать. Он ушел на Великую Отечественную и с первого по последний день в пехоте прошагал пол-Европы, пол-Земли. Вернулся бравый солдат и они родили еще четверых детей.

Прадед по папиной линии со стороны деда был волостным писарем, примкнул к красным, скрывался от белых, был выдан священником и расстрелян белыми, деду было года три, так что он отца своего и не знал. Дед воевал в подразделениях ВНОС — воздушного наблюдения оповещения и связи. Был схвачен фашистами, когда пошел на восстановление связи, но тут же отбит нашими.

Вот такие судьбы наших предков. Как известно, большевики в свое время «бросили в массы» ленинский лозунг: «Обратим войну империалистическую в войну гражданскую», им это удалось. В Гражданскую прадеды нашей семьи воевали друг против друга. Потом коллективизация, которая никак не коснулась гармонного мастера, у которого ни кола ни двора не было, и которая тяжелым катком прокатилась по тем моим прадедам, которые были хозяевами на этой земле. Но парадокс в том, что не будь всего этого — меня бы не было! Так что все что было, это не хорошо и не плохо — просто это все было. Потом была война с фашистами, и здесь все мои предки были едины, и всем им была нужна одна победа, одна на всех. Здесь мы видим разницу между войной отечественной и войной гражданской.

Вывод: гражданской войны может желать только мерзавец.

Куть — место в избе перед печью от шестка до стены;
сиротенок — сирота;
На Германскую его не взяли — Вторая Мировая война;
сродному брату — двоюродному, кузену;
кантора — место где находилась исполнительная власть в селе;
проигрывал в пешки — в шашки;
двоедан — старообрядец, по предположению это произошло от того, что они облагались дополнительной податью, данью, платили две дани
письмо товарища Сталина о перегибах — знаменитая статья Сталина «головокружение от успехов»;
витиль — вязаная рыболовная снасть, напоминавшая чернильницу-непроливашку;
лог — овраг.

Дата публикации 25 июля, 2016 0:04
Метки:
Рубрика: Бытие

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *